Рафаэль Сабатини
Одиссея Капитана Блада
обеспечении обмана, однако он сумел настоять на своем. Он взял с собой также
объемистую посылку с многочисленными печатями герба де Эспиноса-и-Вальдес,
адресованную испанскому гранду, -- еще одно "доказательство", поспешно
сфабрикованное на "Синко Льягас".
В немногие минуты, оставшиеся до прибытия на "Энкарнасион", Блад давал
последние указания своему молодому спутнику -- дону Эстебану, который,
видимо, все еще колебался в чем-то и не мог решиться высказать вслух свои
сомнения.
Блад внимательно взглянул на юношу.
-- А что, если вы сами выдадите себя? -- воскликнул тот.
-- Тогда все закончится крайне печально для... всех. Я просил твоего
отца молиться за наш успех, а от тебя жду помощи, -- сказал Блад.
-- Я сделаю все, что смогу. Клянусь богом, я сделаю все! -- с юношеской
горячностью воскликнул дон Эстебан.
Блад задумчиво кивнул головой, и никто уже не произнес ни слова до тех
пор, пока шлюпка не коснулась обшивки плавучей громады "Энкарнасиона". Дон
Эстебан в сопровождении Блада поднялся по веревочному трапу. На шкафуте в
ожидании гостей стоял сам адмирал -- высокий, надменный человек, весьма
похожий на дона Диего, но немного старше его и с сединой на висках. Рядом с
ним стояли четыре офицера и монах в черно-белой сутане доминиканского
ордена.
Испанский адмирал прижал к груди своего племянника, объяснив себе его
трепет, бледность и прерывистое дыхание волнением от встречи с дядей. Затем,
повернувшись, он приветствовал спутника дона Эстебана.
Питер Блад отвесил изящный поклон, вполне владея собой, если судить далее