Рафаэль Сабатини
Одиссея Капитана Блада
что произошло.
-- Рад слышать, что вы не прибегаете к уверткам, обычным для людей
вашего типа. Должен сказать, что никакие увиливания вам здесь и не помогли
бы. В конце концов, мы всегда добьемся правды. Можете не сомневаться.
Бэйнс и Питт, в свою очередь, подтвердили правильность показаний
капитана. Верховный судья, вздохнув с облегчением, заявил:
-- Ну, если все ясно, так, ради бога, не будем тянуть, ибо у нас еще
много дел. -- Сейчас уже в его голосе не осталось и признаков мягкости. -- Я
полагаю, господин Полликсфен, что, коль скоро факт подлой измены этих трех
мерзавцев установлен и, более того, признан ими самими, говорить больше не о
чем.
Но тут прозвучал твердый и почти насмешливый голос Питера Блада:
-- Если вам будет угодно выслушать, то говорить есть о чем.
Верховный судья взглянул на Блада с величайшим изумлением, пораженный
его дерзостью, но затем изумление его сменилось гневом. На неестественно
красных губах появилась неприятная, жесткая улыбка, исказившая его лицо.
-- Что еще тебе нужно, подлец? Ты опять будешь отнимать у нас время
своими бесполезными увертками?
-- Я бы хотел, чтобы ваша честь и господа присяжные заседатели
выслушали, как это вы мне обещали, что я скажу в свою защиту.
-- Ну что же... Послушаем... -- Резкий голос верховного судьи внезапно
сорвался и стал глухим. Фигура судьи скорчилась. Своей белой рукой с
набухшими синими венами он достал носовой платок и прижал его к губам. Питер
Блад понял как врач, что Джефрейс испытывает сейчас приступ боли, вызванной
разрушающей его болезнью. Но судья, пересилив боль, продолжал: -- Говори! далее