Рафаэль Сабатини
Одиссея Капитана Блада
меня удавить, на тот камень, который вы в себе носите. Смерть, к которой вы
приговорите меня, будет истинным удовольствием по сравнению с той смертью, к
которой вас приговорил тот господь бог, чье имя вы здесь так часто
употребляете.
Бледный, с судорожно дергающимися губами, верховный судья неподвижно
застыл в своем кресле. В зале стояла полнейшая тишина. Все, кто знал
Джефрейса, решили, что это затишье перед бурей, и уже готовились к взрыву.
Но никакого взрыва не последовало. На лице одетого в пурпур судьи
медленно проступил слабый румянец. Джефрейс как бы выходил из состояния
оцепенения. Он с
трудом поднялся и приглушенным голосом, совершенно
механически, как человек, мысли которого заняты совсем другим, вынес
смертный приговор, не ответив ни слова на то, о чем говорил Питер Блад.
Произнеся приговор, судья
снова опустился в кресло. Глаза его были
полузакрыты, а на лбу блестели капли пота.
Стража увела заключенных.
Один из присяжных заседателей случайно подслушал, как Полликсфен,
несмотря на свое положение военного прокурора, втайне бывший вигом, тихо
сказал своему коллеге-адвокату:
-- Клянусь
богом, этот черномазый мошенник до смерти перепугал
верховного судью. Жаль, что его должны повесить. Человек,
способный
устрашить Джефрейса, пошел бы далеко. далее