Рафаэль Сабатини
Одиссея Капитана Блада
насупившись, не сводя мрачного взгляда с пленника:
-- Мы намерены передать тебя в руки дона Мигеля де Эспиноса.
И, наклонившись к лампе, он оправил фитиль. Пламя вспыхнуло ярче, и
маленькая грязная комната словно увеличилась в размерах.
-- C'est са [77], -- сказал Каузак. -- А дон Мигель, надо полагать,
вздернет тебя на нок-рее.
-- А, так тут еще и дон Мигель затесался! Какая честь! Верно, это цена,
назначенная за мою голову, так раззадорила вас всех? Что ж, это самая
подходящая для тебя работенка, Каузак, клянусь честью! Но все ли ты учел,
приятель? У тебя впереди по курсу есть кое-какие подводные рифы. Хейтон со
шлюпкой должен встретить меня у мола, когда пробьет восемь склянок. Я и так
уже запоздал -- восемь склянок пробило час назад, если не больше, и сейчас
там поднимается тревога. Все знают, куда я шел, и отправятся туда искать
меня. А ты сам знаешь, ребята, чтобы меня найти, перетряхнут и вывернут
наизнанку весь этот город, как старый мешок. Что ждет тебя тогда, Каузак? Ты
подумал об этом? Вся твоя беда в том, что ты начисто лишен воображения,
Каузак. Ведь это недостаток воображения заставил тебя удрать с пустыми
руками из Маракайбо. И если б не я, ты еще по сей день потел бы на веслах на
какой-нибудь испанской галере. А ты вот обозлился на меня и, как упрямый
болван, не видишь дальше собственного носа, думаешь только о том, чтобы
выместить на мне свою злобу, и сам на всех парусах летишь к своей погибели.
Если в твоей башке есть хоть крупица здравого смысла, приятель, тебе бы надо
сейчас поскорее убрать парус и лечь, пока еще не поздно, в дрейф.
Но Каузак в ответ лишь злобно покосился на Блада и принялся молча
обшаривать его карманы. Его товарищ наблюдал за этим, усевшись на трехногий далее