Рафаэль Сабатини
Одиссея Капитана Блада
способствовать ее проклятию, упорствуя и лжесвидетельствуя. Но я вижу, что
все мои усилия, все мое сострадание и милосердие бесполезны. Мне не о чем
больше с вами говорить. -- И, повернувшись к членам суда, он сказал: --
Господа! Как представитель закона, истолкователями которого являемся мы --
судьи, а не обвиняемый, должен напомнить вам, что если кто-то, хотя бы и не
участвовавший в мятеже против короля, сознательно принимает, укрывает и
поддерживает мятежника, то этот человек является таким же предателем, как и
тот, кто имел в руках оружие. Таков закон! Руководствуясь сознанием своего
долга и данной вами присягой, вы обязаны вынести справедливый приговор.
После этого верховный судья приступил к изложению речи, в которой
пытался доказать, что и Бэйнс и Блад виновны в измене: первый -- за укрытие
предателя, а второй -- за оказание ему медицинской помощи. Речь судьи была
усыпана льстивыми ссылками на законного государя и повелителя -- короля,
поставленного богом над всеми, и бранью в адрес протестантов и Монмута, о
котором он сказал, что любой законнорожденный бедняк в королевстве имел
больше прав на престол, нежели мятежный герцог.
Закончив свою речь, он, обессиленный, не опустился, а упал в свое
кресло и несколько минут сидел молча, вытирая платком губы. Потом, корчась
от нового приступа боли, он приказал членам суда отправиться на совещание.
Питер
Блад
выслушал
речь Джефрейса
с
отрешенностью, которая далее