Рафаэль Сабатини

Одиссея Капитана Блада

Блад. -- Но это неизбежно при столь поспешных суждениях. Я не бедный, не ослепленный и не еретик. Я сын нашей матери церкви. Если я был вынужден совершить насилие над вашим высокопреосвященством, то только для того, чтобы сделать вас заложником устранения чудовищной несправедливости, совершенной именем его католического величества и святейшей инквизиции. Однако ваша мудрость и благочестие позволяют вам самому свершить правосудие. Маленький краснощекий монах, стоящий с непокрытой головой, наклонился вперед и прорычал сквозь зубы, словно терьер: -- Perro hereje maldito![1] Рука в красной перчатке тотчас же властно взлетела вверх. -- Успокойтесь, фрей Доминго, -- укоризненно промолвил кардинал и вновь обратился к Бладу. -- Я говорил, сеньор, о духовной, а не о телесной бедности и слепоте. Ибо в этом смысле вы и нищи и слепы. -- Вздохнув, он добавил более сурово: -- А если вы в самом деле сын истинной церкви, то ваше поведение еще безобразнее, чем я думал. -- Отложите ваш приговор, ваше преосвященство, до тех пор, пока вы не узнаете всех мотивов моего поведения, -- сказал Блад и, подойдя к открытой двери, громко позвал: -- Капитан Уокер! В каюту вошел человек, буквально трясущийся от бешенства. Небрежно кивнув кардиналу, он, подбоченясь, повернулся к алькальду. -- Здорово, дон Мальдито Ладрон[2]! Небось не ожидал так скоро увидеть меня снова, паршивый негодяй? Ты, очевидно, не знал, что английский моряк живуч, как кошка. Я вернулся за своими кожами, ворюга, и за кораблем, который потопили твои мошенники. далее