Рафаэль Сабатини
Одиссея Капитана Блада
Блад. -- Но это неизбежно при столь поспешных суждениях. Я не бедный, не
ослепленный и не еретик. Я сын нашей матери церкви. Если я был вынужден
совершить насилие над вашим высокопреосвященством, то только для того, чтобы
сделать вас заложником устранения чудовищной несправедливости, совершенной
именем его католического величества и святейшей инквизиции. Однако ваша
мудрость и благочестие позволяют вам самому свершить правосудие.
Маленький краснощекий монах, стоящий с непокрытой головой, наклонился
вперед и прорычал сквозь зубы, словно терьер:
-- Perro hereje maldito![1]
Рука в красной перчатке тотчас же властно взлетела вверх.
-- Успокойтесь, фрей Доминго, -- укоризненно промолвил кардинал и вновь
обратился к Бладу. -- Я говорил, сеньор, о духовной, а не о телесной
бедности и слепоте. Ибо в этом смысле вы и нищи и слепы. -- Вздохнув, он
добавил более сурово: -- А если вы в самом деле сын истинной церкви, то ваше
поведение еще безобразнее, чем я думал.
-- Отложите ваш приговор, ваше преосвященство, до тех пор, пока вы не
узнаете всех мотивов моего поведения, -- сказал Блад и, подойдя к открытой
двери, громко позвал: -- Капитан Уокер! В каюту вошел человек, буквально
трясущийся от бешенства. Небрежно кивнув
кардиналу, он, подбоченясь,
повернулся к алькальду.
-- Здорово, дон Мальдито Ладрон[2]! Небось не ожидал так скоро увидеть
меня снова, паршивый негодяй? Ты, очевидно, не знал, что английский моряк
живуч, как кошка. Я вернулся за своими кожами, ворюга, и за кораблем,
который потопили твои мошенники. далее