Рафаэль Сабатини

Одиссея Капитана Блада

дал этому юноше глоток воды и прикрыл спину пальмовым листом. Разве я не был прав? -- Прав? -- От возмущения полковник потерял дар речи. -- Не надо волноваться! -- умоляюще произнес Блад. -- Вам это очень вредно. Вас разобьет паралич, если вы будете так горячиться... Полковник с проклятиями оттолкнул доктора, бросился к колодкам и сорвал пальмовый лист со спины пленника. -- Во имя человеколюбия... -- начал было Блад. Полковник, задыхаясь от ярости, заревел: -- Убирайся вон! Не смей даже приближаться к нему, пока я сам не пошлю за тобой, если ты не хочешь отведать бамбуковой палки! Он был ужасен в своем гневе, но Блад даже не вздрогнул. И полковник, почувствовав на себе пристальный взгляд его светло-синих глаз, казавшихся такими удивительно странными на этом смуглом лице, как бледные сапфиры в медной оправе, подумал, что этот мерзавец-доктор в последнее время стал слишком много себе позволять. Такое положение требовалось исправить немедля. А Блад продолжал спокойно и настойчиво: -- Во имя человеколюбия, разрешите мне облегчить его страдания, или клянусь вам, что я откажусь выполнять свои обязанности врача и не дотронусь ни до одного пациента на этом отвратительном острове. Полковник был так поражен, что сразу не нашелся, что сказать. Потом он заорал: -- Милостивый бог! Ты смеешь разговаривать со мной подобным тоном, собака? Ты осмеливаешься ставить мне условия? -- А почему бы и нет? -- Синие глаза Блада смотрели в упор на далее