Рафаэль Сабатини
Одиссея Капитана Блада
дал этому юноше глоток воды и прикрыл спину пальмовым листом. Разве я не был
прав?
-- Прав? -- От возмущения полковник потерял дар речи.
-- Не надо волноваться! -- умоляюще произнес Блад. -- Вам это очень
вредно. Вас разобьет паралич, если вы будете так горячиться...
Полковник с проклятиями оттолкнул доктора, бросился к колодкам и сорвал
пальмовый лист со спины пленника.
-- Во имя человеколюбия... -- начал было Блад.
Полковник, задыхаясь от ярости, заревел:
-- Убирайся вон! Не смей даже приближаться к нему, пока я сам не пошлю
за тобой, если ты не хочешь отведать бамбуковой палки!
Он был ужасен в своем гневе, но Блад даже не вздрогнул. И полковник,
почувствовав на себе пристальный взгляд его светло-синих глаз, казавшихся
такими удивительно странными на этом смуглом лице, как бледные сапфиры в
медной оправе, подумал, что этот мерзавец-доктор в последнее время стал
слишком много себе позволять. Такое положение требовалось исправить немедля.
А Блад продолжал спокойно и настойчиво:
-- Во имя человеколюбия, разрешите мне облегчить его страдания, или
клянусь вам, что я откажусь выполнять свои обязанности врача и не дотронусь
ни до одного пациента на этом отвратительном острове.
Полковник был так поражен, что сразу не нашелся, что сказать. Потом он
заорал:
-- Милостивый бог! Ты смеешь разговаривать со мной подобным тоном,
собака? Ты осмеливаешься ставить мне условия?
-- А почему бы и нет? -- Синие глаза Блада смотрели в упор на далее